Среди множества голосов, прозвучавших в последние месяцы в попытке пролить свет на события, охватившие всю страну, в прессе особенно часто звучал один: Пауло Байя, социолог, политолог, правозащитник и профессор Федерального университета Рио-де-Жанейро (UFRJ).окрещенная социологией городов и эмоций - изучением отношений между городами, властью и политико-социальным поведением, - Байя прояснил явление настолько беспрецедентное, насколько его трудно загнать в одни рамки. Он объяснял, указывал, обсуждал, критиковал и платил за это. В июле прошлого года, когда он вышел из дома на свою ежедневную прогулку по Aterro do Flamengo, району в столице Рио-де-Жанейро, он оказался жертвойВооруженные люди в капюшонах дали напутствие: "Не говорите плохо о военной полиции в интервью" - незадолго до этого эпизода исследователь публично осудил инертность полицейских перед лицом грабежей в Леблоне и других преступных действий. Под давлением он покинул город на несколько недель и вернулся окрепшим.Он обосновывает право на свободу слова, право, которое было завоевано с таким трудом". Ниже приводится то, что ученый индийского происхождения, последователь индуизма, тибетского буддизма и суфизма, хочет сказать - к счастью, громко и ясно - о будущем этого гиганта страны, которая, по его словам, сейчас бодрствует как никогда.

Что заставило вас обратиться к теме социальных требований?

Я изучаю вопросы, связанные с насилием, преступностью и фавелами уже десять лет. Я заметил, что появилось нечто новое - домашние работники хотят чего-то другого в жизни, как и строительные рабочие. До этого момента было только понимание с экономической точки зрения (это население потребляет больше йогурта, автомобилей, холодильников и т.д.). На этом все остановилось. Что я спросил себя.был вопрос: "Если они потребляют такие предметы, какие чувства и эмоции они испытывают?".

И что вы узнали?

Так получилось, что в Бразилии больше нет огромного количества бедных людей, небольшого среднего класса и небольшого количества богатых людей. У нас мало очень богатых богатых людей, мало очень бедных бедных людей и широкий средний класс. И человек не становится средним классом только потому, что он начинает покупать телевизор и компьютер, машину или мотоцикл. Он начинает желать быть средним классом, то есть он меняет свои ценности. Он хочет, чтобы к нему хорошо относились, чтобы его уважали,хочет, чтобы институты работали, и хочет участвовать в процессе принятия решений. Эти общие желания объединили столь разные движения.

Проявились ли симптомы коллективного недовольства, которое недавно вспыхнуло по всей стране, в повседневной жизни?

По крайней мере, семь лет назад симптомы были заметны, но не в таких масштабах и пропорциях, как сегодня. Возмущение было здесь, недовольство там. Неожиданностью стал катализатор: повышение стоимости проезда в автобусах, которое вывело миллионы людей на улицы. Более 3700 муниципалитетов зарегистрировали демонстрации. Беспрецедентный факт.

Можно ли выделить ключевые темы в этом клубке протестов?

Люди хотят, чтобы институты работали, а для этого нужно уничтожить коррупцию. Это, скажем так, макротема. Но каждая группа начала заявлять о своих желаниях. В Нитерое я видел около 80 девушек с плакатом: "Мы хотим настоящего мужа, который уважает нас, потому что для секса не хватает мужчин". Репортеры вокруг меня считали это абсурдом. Но я попросил их пересмотреть свои взгляды.Они взывали к уважению. они поднимали гендерный вопрос, осуждая мачизм. у них разные программы, но их объединяет общее чувство. я повторяю: все эти группы хотят признания, уважения и участия в процессе принятия решений. я помню, что в начале моего исследования меня вдохновила книга "Здравствуй, Бразилия" итальянского психоаналитика Контардо Каллигариса. в ней один изИностранец, влюбленный в эту землю, пытается понять, почему бразильцы говорят, что Бразилия не годится. Он пришел к выводу, что это потому, что Бразилия не пускает своих детей в собственную страну. Только теперь мы хотим войти и участвовать, поэтому мы кричим: "Бразилия - наша".

Могут ли такие эмоции, как бунт, возмущение и гнев, привести к эффективным изменениям или они рискуют свестись к суете?

В демонстрациях было возмущение, но не ненависть, за исключением отдельных групп. В целом, была надежда, что мир может измениться, и, в то же время, неприятие всех институтов - политических партий, профсоюзов, университетов, прессы. Но чтобы эмоции превратились в перемены, институты должны иметь чуткие уши и не пытаться манипулировать этими чувствами. Нет смыслаТеперь, если учреждения начнут открываться для участия населения и начнут функционировать... Люди должны ходить в школу или в медицинское учреждение и чувствовать, что о них хорошо заботятся; они должны видеть, что общественный транспорт предлагает качество. Тогда учреждения докажут не только то, что они начали меняться, но и то, что они являютсяна службе у которого они всегда должны быть.

Другими словами, это движение, возникшее после стольких десятилетий, в течение которых нация казалась подавленной - возможно, в результате многолетней военной диктатуры - является пробуждением. В этом смысле, к чему пробуждаются люди?

Они стали политизированными, они увлеклись политикой, что приводит наших политиков в отчаяние, потому что население больше не хочет прежних цифр. Их вытесняют из зоны комфорта. Масса населения сегодня хочет этики и достоинства как в личной, так и в общественной жизни, и определяет, что политики или те, кто отвечает за институты, не представляют этих желаний. ПримерЦенности старого бразильского патримониализма и клиентелизма, а также отсутствие политического участия хоронятся во имя таких ценностей, как достоинство, этика, личная и общественная честность. Это надежда. Это очищение страны.

Это позиция молодой страны?

Большинство демонстрантов в возрасте от 14 до 35 лет. Бразилия сегодня не молодая и не старая. Это зрелая страна. Эта часть населения, возможно, не имеет школьного образования, но у них есть доступ к информации через Интернет. Они - новые формирователи общественного мнения, поскольку помогают формировать мировоззрение своих родителей, бабушек и дедушек. Настолько, что, по данным Datapopular, 89% бразильского населения поддерживаетдемонстрации и 92% против любого насилия.

Является ли насилие, будь то со стороны полиции или части участников беспорядков, неизбежным в случае масштабных демонстраций?

Его можно контролировать, но любое массовое движение подразумевает возможность насилия. В этом году во время карнавала в Рио-де-Жанейро кордао-ду-Бола-Прета на улицы вышло более 1,8 миллиона человек. Были грабежи, беспорядки, люди болели, их толкали и топтали. В толпе были и бандиты, и сторонники вандализма ради вандализма. И если в таких условиях группа совершаетВ предыдущих масштабных демонстрациях, совершенно отличных от этих, таких как Diretas Já и похороны президента Танкредо Невеса, благодаря командованию и руководству демонстрантов существовал механизм внутренней безопасности.Поскольку лидеров сотни, а процесс коммуникации опосредован социальными сетями, его сложнее контролировать.

Думали ли вы о том, чтобы молчать после похищения?

Поначалу мне приходилось вести себя жестко, но через две недели мне стало по-настоящему страшно, потому что я реально рисковал, поэтому я держался подальше от Рио. Сообщение было прямое: "Не говори плохо о военной полиции Рио-де-Жанейро в интервью". Похитители показали мне оружие, но они не напали на меня физически, только психологически. После разлуки я вернулся к участию в дебатах. Я являюсьЯ - ученый и имею право выражать то, что изучаю, так же как журналист не может мириться с цензурой. Я классифицировал этот эпизод как нападение на свободу выражения, а не на меня лично. Я не могу молчать, потому что я нанесу ущерб праву на свободу выражения, праву, завоеванному с таким трудом. Отказ от свободы выражения и прессы означает отказ от права на свободу выражения.демократическое правовое государство.

Обращались ли к Вам представители полиции с просьбой разъяснить этот эпизод? Была ли восприимчивость?

Несколько раз. Гражданская полиция штата Рио-де-Жанейро (PCERJ) и государственное министерство Рио-де-Жанейро (MPRJ) хорошо проводят расследование. Они также очень помогают мне конкретными ориентирами. С самого начала обе структуры были очень проницательны по отношению к моему делу и ко мне как к человеку.

Несмотря на неудачи, вы настаиваете на слове "надежда". Наблюдаем ли мы возвращение утопий?

Во что я верю, чтобы построить лучшее будущее? Я определяю утопию, но, что любопытно, нереволюционную утопию, утопию среднего класса, который желает и подразумевает себя для функционирования общества. До этого времени бразильское общество не считало себя средним классом, основываясь лишь на разделении на очень богатых и очень бедных. Идея сокращения социального неравенства преобладала, ноНе стоит думать, что в Бразилии уже как минимум 20 лет преобладает средний класс - поэтому я не согласен с концепцией нового среднего класса. Эти люди хотят большего, чем потребление. Они хотят достойной работы, уважения, возможности социальной мобильности, хороших больниц, школ, транспорта.

Что каждый из нас может сделать в пользу этого макропроекта, который является переосмыслением страны?

Институты должны открыться для голосов улиц, и мы должны требовать, чтобы это действительно произошло. В моем университете недавно состоялось открытое заседание университетского совета. Это было сделано впервые. И теперь протестующие хотят, чтобы все заседания были открытыми. Это возможно. Мы просто должны придумать новые формы участия, которые не могут исходить сверху.Эти люди хотят большего, чем просто потребление. Они хотят достойной работы, уважения, возможности социальной мобильности, хороших больниц, школ, транспорта. Они хотят, чтобы с ними хорошо обращались - поскольку с ними всегда плохо обращались - а для этого государственные деньги должны использоваться хорошо, поэтому они осуждают коррупцию.

Когда вы смотрите вперед, что вы видите на горизонте?

Я вижу всеобщее недоумение и надежду на действие, которая исходит не только от молодежи, поскольку к ней принадлежит 90% населения Бразилии. Даже не выходя из дома, люди действуют через свои компьютеры и мобильные телефоны, поскольку виртуальность порождает конкретные эмоции. Чувства порождают реальное поведение (иногда коллективное, как в случае с демонстрациями). Это сетьчрезвычайно оживленно.

Как такое безграничное средство, как Интернет, создает единство между гражданином, властью и политикой?

Эмоциями и возможностью прямой речи, без посредничества.

Можете ли вы рассказать о своих отношениях с правами человека?

Я выступаю в защиту индивидуальных, коллективных и диффузных прав с 1982 г. Моя работа заключается в защите людей против государства на трех уровнях: муниципалитетов, штатов и Федерального союза.

Вы являетесь последователем индуизма, тибетского буддизма и суфизма. В какой степени эти восточные философии помогают вам понять социологию городов?

Я индийского происхождения, и я также очень близко познакомился с этими философиями, изучая работы индийского экономиста Амартия Сена, лауреата Нобелевской премии по экономике 1998 года за создание концепции экономики солидарности. Он исследовал, как выживают тысячи бедных людей в Индии, и обнаружил силу солидарности, связанную с религиозностью. Эти восточные течения помогают мне понять социологию.Я научился никогда не осуждать, я стараюсь понять логику и мотивы других людей с их точки зрения, мне не нужно соглашаться с ними, мне нужно их понять.

Как вы культивируете духовность и самопознание в своей повседневной жизни?

Одним из моих основных занятий в этом смысле является медитация. Я медитирую каждое утро, а также перед сном. Я чередую пассивные и активные методы, такие как йога и круговые танцы. Ежедневная прогулка по району Фламенго, где я живу, работает как момент связи с этой более духовной сферой и источником равновесия.